В проекте «Глубинка» рассказываем о трагедии сестры Хатыни – деревни Асташево

Сведения о трагедии этой деревни, которые есть в книге «Память», довольно скромные. Здесь можно почитать о том, что в годы войны Асташево немцы пытались уничтожить дважды.

В этом году у обелиска в память о мирных жителях, сожженных фашистами, устано­вили табличку с QR-кодом. Код памяти, который нельзя просто оцифровать и от­ложить подальше, до удобного случая — надпись на памятнике с перечислением сгоревших заживо.

ЖИЛИ БЕДНО, НО БЫЛИ СЧАСТЛИ­ВЫМИ. Асташево сегодня навевает если не грусть, то определенную ностальгию. Когда-то это была довольно большая деревня со своей школой и клубом. Во всяком случае именно так рассказывали о довоенном селе его жители. Эти воспо­минания сейчас хранятся в Ведренской школе: в учреждении образования долгое время собирали сведения об асташевской трагедии, которые потом пополнили экс­позиции школьного музея.

Всего до войны в населенном пункте насчитывалось 56 домов, 10 колодцев, стояли хозпостройки. Чуть позже он стал центром колхоза «Ударник». В ходе под­готовки исследовательской работы учени­ки под руководством педагога Светланы Кошелевой воссоздали схему довоенно­го села. На ней по обе стороны длинной улицы значатся дома местных жителей, в центре – школа, ближе к концу – погост. Обычная деревня, привычная для тех лет жизнь.

«Жили бедно, обуть-одеть было нече­го, — читаю в воспоминаниях Полины Песецкой. – Однако трудились все на со­весть. В 14 лет я пошла работать в колхоз. Работали тогда так, что кони не выдержи­вали, а человек должен быть выносливым. При этом искали возможность отдохнуть и повеселиться. И умели быть веселыми и счастливыми. Это потом спасало нас в войну. Как будто специально к этому го­товила нас жизнь».

ДВАЖДЫ СОЖЖЕННАЯ. Для дерев­ни же жизнь подготовила судьбу сестры Хатыни – места памяти и скорби, боли многострадальной белорусской земли. Особенно зверскими были расправы фа­шистов с теми, кто поддерживал связь с партизанами. «Мой отец, Демьян Коз­лов, тоже выполнял поручения отряда, — вспоминает Анна Козлова. – В 42-м в деревню приехали каратели. Отец успел спрятаться, а полицаи ворвались в наш дом. С ужасом мы, дети, смотрели, как уводят маму. Про ее мучительную смерть мы узнали позже. По рассказам очевид­цев, полицаи привязали ее к оглобле и за­ставили бежать вместе с лошадью».

В первый раз дома в селе немцы подо­жгли в 1943-м. Тогда по указке старосты Ивана Бородавко захватчики уничтожи­ли 16 домов. Здесь жили те, чьи родствен­ники ушли в партизаны. Уже спустя годы, в послевоенное время в деревню придет известие о том, что местная жительница случайно столкнулась с предателем на ленинградском заводе, где работала вме­сте с бывшим старостой. Она узнала его, рассказала о встрече соответствующим органам. Было следствие, и Иван все-таки предстал перед судом.

Во второй раз масштабы трагедии были более серьезными. «Утром 21 апре­ля в деревню приехали народники, — в свое время рассказала юным исследовате­лям истории Евдокия Яскевич. — Как же они шалели: переворачивали вверх дном дома, выгоняли из сараев скотину. Вече­ром поехали из деревни, а утром их возле колодца нашел староста. Они были убиты и забросаны ветками. Скоро появился ка­рательный отряд».

Существовали и другие версии. Со­гласно одной, очень много сельчан сража­лось в партизанских отрядах, по несколь­ко человек из семьи. Вторая говорит о плане «выжженной земли», в который попало и Асташево. Позже Ни­колай Катульский напишет о том, что «партизаны не знали в тот день о трагической судьбе деревни и ее жи­телей. Потому не могли прийти на помощь». Да и сам Николай со своим отцом тогда не подозревал, что никого из их семьи больше нет в живых.

22 апреля 1944 года, когда таким близким казалось освобожде­ние, каратели вновь ворвались в деревню. Они заходили в каж­дый дом, выгоняли сельчан на улицу, а строения поджигали. Никто из местных так и не признался за­хватчикам, кто убил народников. Тогда фашисты отделили от толпы 22 человека, согнали в один дом и сожгли их заживо.

«Кто остался в живых, ночь не спал. Все боялись, что фашисты вернутся и сожгут остальных, — трудно читать воспомина­ния Екатерины Бородавко, которой по­счастливилось выжить. — На следующий день, когда немцы и народники оставили деревню, мы собрались на пепелище. От­дельных узнавали по кусочкам одежды, что сохранилась снизу. Но большинство сожженных не нашли. Похоронить по-че­ловечески каждого на кладбище было не­возможно».

Нина Катульская тогда была совсем ребенком. Ей чудом удалось спастись, а когда она вернулась домой, узнала, что мама погибла в огне. «Как только я по­дошла ближе к сгоревшему дому и увиде­ла погибших, поняла: там моя любимая мамочка, — рассказывала она. — Я тогда кинулась к ним, раскидывала обгоревшие бревна, разгребала пепел – хотела узнать маму. Однако это не получилось. Стояла и плакала, плакала как и все, кто там был. Кто предложил похоронить всех в брат­скую могилу, я уже не помню. Останки людей собирали в покрывала. Я брала их в руки и все думала, что они – моей мамы».

ПАМЯТЬ ЖИВАЯ О МЕРТВЫХ. По­хоронили всех в одной могиле, на том же месте, где погибли мирные жители. Поса­дили там сосну, рябину и две березки. А когда война закончилась, решили: памят­ник должен стоять на видном месте, у до­роги. Поэтому перенесли останки в начало деревни и поставили памятник-обелиск.

Имена сожженных заживо асташев­цев занесены в Книгу памяти школьного музея. О трагедии деревни рассказывают ребятам во время экскурсий по его экс­позициям, на уроках и классных часах, а обелиск в Асташево стал локацией для проведения различных мероприятий с участием подрастающего поколения. Да и сами школьники взяли шефство над этим памятным местом: наводят порядок, бла­гоустраивают, приносят сюда цветы.

А недавно создали макет довоенной деревни. На нем — еще целые и невреди­мые дома сельчан, во дворах копошатся куры, а на крыше свил гнездо аист. Как тогда казалось — на счастье.

Галина ЖУКОВА